Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
Франциска вышла к ужину в серебристо-сером платьице из перлона, нейлона или чего-то в том же роде, я в этом не очень разбираюсь, и сделалась еще привлекательней. Через час, когда многие из постояльцев отеля разошлись, наша компания объединилась и с помощью официанта сдвинула освободившиеся столы в один длинный ряд. Маленький Карел успел-таки сесть между мной и Франциской. Все наперебой приглашали друг друга танцевать и веселились от души. Я заказал еще одну бутылку вина, которая стоила на три тысячи динаров меньше, а судя по вкусу — и еще дешевле, и станцевал по очереди со всеми дамами из компании, с Бетси даже дважды — однако лишь затем, чтобы потом, к великому огорчению Карела и Бетси, всецело посвятить себя Франциске, которая танцевала лучше всех.
Шел одиннадцатый час. Я чертовски устал и заказал кофе, который подавали здесь в маленьких медных турках. Он был очень крепким и сладким и быстро взбодрил меня.
Мы танцевали блюз, Франциска и я. Она держала мою руку, другой рукой я обнимал ее за талию, ее грудь касалась моей. Мы танцевали молча. В открытое окно я видел над верхушками сосен большую, желтую, почти полную луну. С моря дул легкий, прохладный ветер.
— Как вас зовут? — спросила Франциска.
— Трудно сказать, — ответил я.
Тут между танцующими парами к нам протиснулся официант.
— Тысячу извинений, — сказал он, переводя дыхание, — Франциску из Гамбурга к телефону!
— Меня? — испуганно спросила Франциска и опустила руки.
— Да, побыстрее, пожалуйста! — энергично закивал головой официант. Она оставила меня и вслед за официантом стала пробираться к выходу.
Я вернулся на свое место. Карел танцевал с Бетси, которая была выше его на голову. Они смеялись. Вот и прекрасно.
Кто мог звонить Франциске? Узнает ли она сейчас обо всем? Наверняка.
Танец закончился. Все зааплодировали. Музыканты заиграли что-то быстрое, напоминающее собачий вальс и румбу одновременно. Между столами появилась Франциска. Она шла медленно. Ее плотно сжатые губы побелели. Огромные глаза, казалось, ничего не видели. Лицо побледнело, несмотря на загар.
— Что случилось? — спросил я, вставая.
— Ничего, — ответила она, не обращая на меня особого внимания. — В самом деле ничего. Просто мне нехорошо… Наверное, вино… Я… — Она сняла свою маленькую белую сумочку со спинки стула и сказала:
— Я лучше пойду. Спокойной ночи!
Она пересекла зал и вышла на террасу.
Терраса заканчивалась каменными ступенями, которые выводили на узкую, посыпанную щебнем дорогу, огибавшую пляж. Я увидел, как Франциска спустилась по ступеням и исчезла. Я бросился следом.
— Фройляйн Янсен! — я окликнул ее вполголоса. — Позвольте мне немного проводить вас! Послушайте, вам нельзя оставаться сейчас одной!
Она обернулась, посмотрела на меня и сказала срывающимся голосом:
— Оставьте меня, наконец! Что вы понимаете!
— Я понимаю одно — вы нуждаетесь в помощи, — сказал я. Мне и в самом деле очень хотелось ей помочь, но вот в чем должна была заключаться моя помощь… Словом, сами понимаете…
Она пошла дальше. Я зашагал рядом. Стояла чудесная ночь, теплая, полная неведомых мне пряных ароматов. Пахло соснами, лавандой, олеандром и в то же время— соленой водой и рыбой. На другой стороне бухты местные парни пели заунывную народную песню.
Шагов через двести-триста Франциска свернула с дороги и стала взбираться по большим, плоским камням, отшлифованным волнами. Я не отставал и, когда она опустилась на камень, сел рядом. Мы сидели молча. Ужасно хотелось курить. Я вытащил пачку из кармана и протянул ей:
— Сигарету?
Она взяла и отрывисто сказала:
— Спасибо.
Я поднес зажигалку и увидел, что лицо ее все еще искажено страхом. Она курила, глубоко затягиваясь. Я видел ее в профиль. Она выглядела намного красивее, чем на фотографии из бумажника мертвого Ладике, оставшейся в папке на столе в управлении полиции. Черт побери. У меня в жизни было много ситуаций, когда приходилось молчать. Но никогда еще я не молчал так беспомощно, имея такой груз на душе, как сейчас. Мне очень хотелось положить ей руку на плечо.
— В универмаге, где я работаю, — неожиданно заговорила она, слегка повернув голову в мою сторону, — убили человека!
Сигаретный дым струился меж ее губ, когда она говорила, на мгновение замирал в ее вьющихся волосах.
— Моя милая старая тетя, у которой я живу, только что сообщила мне по телефону, что меня — меня! — подозревают в убийстве!
Я ничего не ответил. Я просто не мог произнести никаких слов — утешения, возмущения — никаких! Не мог и все! Но, казалось, она и не ждала никакой реакции. Она сказала это больше себе, чем мне. Она говорила с собой как лунатик.
— Я знала его. И даже любила. Не слишком долго, нет, всего несколько недель… Он мне нравился: его манеры, уверенность в себе, его обаяние, секрет которого я разгадала позднее, когда первая влюбленность уже прошла, когда я…
Она запнулась и выбросила сигарету, которая прочертила дугу и рассыпалась искрами между камнями.
— Он ввел меня, как мне казалось, в высший свет. Танцы в престижных барах, шампанское, автомобильные прогулки. Уик-энд в аристократическом, дорогом отеле за городом. Устрицы, которые я не любила, но ела с восторгом, потому что мне казалось таким шикарным — есть устрицы. Его красивые слова, его опытные руки, которые меня, глупую, несведущую… и любопытную, возбуждали… И его уверенность, с которой он раздевал меня. Я верила всему, что он говорил, делала то, что он требовал, позволяла ему все, что он хотел, и думала, что это и есть настоящая любовь. Это было в мае. Конечно, в мае.
Она засмеялась.
От этого смеха у меня мороз пошел по коже.
— А в июне… — продолжила она, помолчав. — В июне я заметила, что со мной творится что-то неладное. Это было за три недели до его отъезда. Время от времени он уезжал в командировки по торговым делам фирмы. Когда он вернулся, я сказала ему… Я помню все, как будто это было вчера: я лежала рядом с ним, сквозь раскрытые окна его спальни доносился запах жасмина. Его рука лежала у меня на груди. Я была счастлива. «Знаешь, — сказала я, — у меня будет ребенок». Он резко приподнялся, оперся на локоть и произнес: «Ты с ума сошла, малышка!». «Нет, — сказала я. — Это правда». И тут…
Она замолчала, повернулась ко мне и спросила:
— У вас не найдется еще одной сигареты для меня?
— Ну, разумеется, — ответил я, протянул ей пачку и поднес зажигалку.
— Спасибо, — поблагодарила она.
Мимо проплыла лодка с отдыхающими. Они пели, и похоже, были изрядно навеселе.
— Ну и вот, — продолжала она спокойно, почти бесстрастно. — Он заявил, что ребенок нам сейчас совсем некстати. Именно так и выразился. Совсем некстати. Он поднялся с постели и холодно сказал: «Ты должна избавиться от него, малышка. Вот адрес». Прежде чем я успела прийти в себя, он уже оделся и добавил: «Что касается расходов, я возьму их на себя, разумеется». Я не помнила, как вышла из этой квартиры. Но вернувшись домой и осознав, что произошло, я поклялась убить его.
Значит, это все же была она? Я совершенно растерялся.
— А теперь он и в самом деле убит, — сказала она тихо, почти с удовлетворением. — Но убила его не я. В конце июня я сделала аборт. Это было ужасно. Потом мы встречались на работе несколько раз. Я написала ему записку, в которой потребовала оставить меня в покое. Потому что он буквально не давал мне проходу. Все время звонил и даже имел наглость написать, что мы все же должны «оставаться друзьями». Оказывается, я неправильно его поняла, и так далее. Наверно, его самолюбие было задето. Только один раз у меня был с ним разговор, в прошлую субботу. Он заступил мне дорогу и сказал: «Если ты ко мне не вернешься, малышка, я разделаюсь с тобой, поняла? Я расскажу про твой тайный аборт, и ты сядешь в тюрьму! Подумай об этом! Я не позволю так со мной обращаться!» Я была готова его убить на месте и убила бы, если б под рукой оказалось что-нибудь подходящее, хоть перочинный нож. Но кто-то показался в глубине коридора. Я только процедила: «Оставьте меня в покое, негодяй!» Мне очень хотелось плюнуть ему в физиономию, но получилось бы чересчур театрально. Ну, вот. А теперь он мертв. Его убили почти сразу же после нашего разговора, в воскресенье вечером, в конторе универмага. Но это была не я.
Она повернулась ко мне, несколько секунд молча смотрела мне в лицо, и вдруг в ее глазах мелькнул страх.
— Но… Но поверьте же мне! Это сделала не я!
— Я верю вам, Франциска!
Она заплакала.
Я все же решился положить руку ей на плечо.
— Спасибо, — всхлипнула она. — Теперь вы знаете всю эту гнусную историю. Собственно, как это вышло, что я вам все рассказала? И почему вы не уходите? Уходите же! — Она закрыла лицо руками и зарыдала.
Я гладил ее по спине, пытаясь успокоить.
